Академик Амбарцумян
Виктор Амазаспович

Отец Виктора Амазасповича, Амазасп Асатурович Амбарцумян родился в 1879 году в селе Басаргечар. Расположенное на берегу Севана, это село было основано беженцами из турецкой Армении (Диадин) около 1829 года, в одну из волн переселения Армян в Российскую Империю, проводимых Российскими властями. Городок Диадин, расположен за Араратом (Масис) на расстоянии, примерно равном расстоянию от Бюракана до Арарата.

Знавшие Амазаспа Асатуровича часто называли его "Армянским Ломоносовым". Свое среднее образование он закончил в Москве, в Лазаревском Инситуте, а высшее получил в Императорском Петербургском Университете. Имеет непереходящий вклад в армянскую литературу и лингвистику. В частности ему принадлежат переводы гомеровских Иллиады и Одисеи на армянский язык.

Данный сайт содержит несколько отрывков из воспоминаний А.А. Амбарцумяна, об его сыне, Викторе.

Из воспоминаний Амазаспа Асатуровича Амбарцумяна

...Тем временем нормально росли и развивались мои дети. Гоарик, которой было два с половиной года, умела объясняться и достаточно определенно высказывать свои мысли и желания по-армянски, по-русски и даже изредка лепетала по-грузински. Виктор же, которому тогда шел только второй год, начинал уже связывать представления, выражать некоторые мысли, пока еще ограничивающиеся областью еды, игр и развлечений. Несмотря на общественную работу и работу по адвокатской практике, значительную часть своих усилий я посвящал детям и их правильному развитию. Они почти постоянно находились под моим направляющим наблюдением. Данные этого наблюдения показывали сравнительно более ускоренный рост Виктора по сравнению с Гоарик. Более того, из повседневного наблюдения и исследования их детского поведения я получил данные, свидетельствующие о том, что расходуемые психо-физиологические силы, так сказать, "излучаемая детским организмом энергия", выявлялись совершенно различно. В то время как у Гоарик эта энергия расходовалась по принципу равномерного рассеяния по интересующим ее предметам и лицам, у Виктора этот расход происходил по принципу концентрации энергии в отдельных, почему-либо сильно воздействующих на него предметах и лицах. Это явление можно было сформулировать так: психическая реакция на внешний мир происходит у Гоарик равномерно, а у малыша Виктора - концентрированно. Отсюда и полученный мной вывод о необходимости применить к каждому из них различные методы воспитания - в одном случае метод концентрации умственных сил в каком-либо одном, исключительном направлении, а в другом случае метод разностороннего, плюралистического направления психических сил. Не довольствуясь выводами из собственных наблюдений, я постоянно советовался по этому вопросу с друзьями. Многие теоретически весьма одобрительно отзывались об избранном мною методе воспитания и о его психологических основаниях, но практически советовали воздержаться от их применения.

- Да, вы правильно рассуждаете,- говорил, например, доктор П., - но рискованно применять эти рассуждения к воспитанию своих детей. Обычно люди применяют лишь такие методы, которые уже оправданы многолетним опытом и наукой. А здесь этого нет. У вас только предположения, которые еще нуждаются в опытном подтверждении. Нет, не советую!

Но я, оставаясь при своем мнении, игнорировал эти советы и вел воспитание детей по-своему.

Концентрация психических сил в одном направлении или в качестве реакции на какой-то определенный предмет несомненно должна была сыграть положительную роль в процессе образования мощности, глубины и сильной устремленности мышления, в возбуждении и направлении которого действенно участвуют все активные силы сознания. я был убежден, что именно такое мышление, если удастся достигнуть его образования в психике малыша Виктора, только и может оказаться творческим. Но одновременно с этим я не закрывал глаза на отрицательные стороны подобного направления развития психики - оно неизбежно должно было привести к односторонности характера, к слабости практической ориентации в жизни, к отсутствию способности равномерного понимания людей и обращения с ними и т.д. Эти положительные и отрицательные стороны явственно выявлялись, когда я сравнивал равномерно сочетавшиеся с окружающей средой действия и поведение дочурки моей Гоарик с концентрированно - порывистым поведением малыша Виктора.

В дальнейшем описанная черта психической концентрации стала характерной особенностью природы сына моего Виктора Амазасповича Амбарцумяна.

Несмотря на упорное сопротивление родственников, невзирая на постоянные увещевания друзей и знакомых, единодушно отвергавших целесообразность и полезность применявшегося мною метода воспитания, с осени 1912 года, когда Виктор и Гоарик стали вполне восприимчивым предметом педагогического воздействия, я начал более последовательно и более настойчиво проводить в жизнь принципы своего воспитания.

Я уже знал, что Виктор эмоционально сильнее воспринимает и психически перерабатывает пространственные и количественные данные и что одновременно он сильнее и лучше осваивает данные внешнего и внутреннего опыта, и потому активное движение его любознательности я умышленно переключил на предмет пространственных и количественных восприятий и их развитие, создав, таким образом, педагогически-искусственную концентрацию импульсов мышления в определенном направлении и вокруг определенных и точно фиксированных объектов мысли.

Первым этапом такой концентрации психических сил явилось действенное, фактическое направление любознательности мальчика на географию (пространство) и на арифметику. Была куплена большая географическая карта, которая висела у нас на стене, являясь ареной всех детских соревнований, и параллельно были усилены упражнения по арифметике.

Я был убежден, вопреки существующим в психологии направлениям, что в основе любознательности, в частности, в основе суждений, лежит эмоция, которая фактически и является "строителем, архитектором" мышления, а прочие элементы сознания - чувства, представления и воля, представляют собой лишь строительный материал. Эмоция и является дирижером нашего поведения. Она соединяет и разъединяет прочие психо-физиологические процессы и, в случае надобности, вызывает или устраняет явления физиологического порядка. Без участия эмоций нет и не может быть ни суждений, ни мышления, ни познавательного процесса.

Зная, что в основе всякого суждения, в том числе особенно детских суждений, лежит эмоция, что сила и интенсивность этой эмоции усиливается и увеличивается путем упражнения, дразнения и противодействия, я начал применять эти методы усиления и дразнения познавательных эмоций к развивающемуся мышлению своего сына. С этой целью, как педагогически стимулирующее средство, я умышленно поощрял демонстрацию и показ мальчиком своих знаний перед людьми - перед удивлявшимися родными, знакомыми и незнакомыми. Таким образом, получались психологически сильно стимулирующие сеансы показа знаний по географии и арифметике. Эти сеансы, отражая собой соединенную силу факторов упражнения, дразнения и противодействия, превращались в методически действующее испытание духовного содержания моего мальчика.

И не проходило дня, чтобы не повторялись эти испытания, эти импонирующие сеансы.

Виктор уже великолепно знал всю географию и полностью овладел арифметикой. Пространственная интуиция у него развилась до виртуозности, а способность мысленно оперировать арифметическими действиями была исключительной. Не глядя на карту, он легко мог описать расположение всех городов, рек, горных хребтов и вершин, всех морей и озер. Он знал и точно вычислял все расстояния и направления между географическими категориями, ясно представляя себе их географическое расположение. А по арифметике он моментально перемножал какие угодно большие числа.

Еждневно, отрываясь от своих занятий, я, в сопровождении своих детей, совершал прогулки по Головинскому проспекту до Ольгинской улицы и обратно. Мои дети были всегда полноправными, на равных основаниях со мной рассуждающими собеседниками. В области развития детского мышления я не допускал применения отцовской власти или санкции авторитета старших, что, по-моему, могло бы пагубно отразиться на самостоятельном и самодовлеющем развитии детской познавательной психики. Наиболее активным собеседником выступал, конечно, Виктор, которому не только удавалось воспроизвести методы мышления своего отца, но и выйти за их пределы, углубить и расширить их. Конечно, во многом пятилетний мальчишка рассуждал наивно, но дело развития интеллекта заключается не в серьезности или наивности рассуждений, а в логической последовательности чередующихся познавательных процессов.

В то время как Виктор являлся главным и основным участником наших диалогов, его сестра, Гоарик, благодаря уверенности ее мыслительной психики и сравнительно большей дисциплинированности характера, обычно ограничивалась функцией корректуры мыслей, высказанных ее дерзким братом. Левончик же, трехлетний мальчуган, не сознавая сущности развертывавшегося диалога-рассуждения, занимался непрерывной беготней взад и вперед и поддержкой своего брата возгласами и улыбками. В таком порядке отец и дети, занятые непрекращающимся диалогом, шествовали по многолюдной улице, вызывая то насмешки, то серьезную реакцию, то любопытство проходившей мимо публики.

Мышление Виктора в это время (1916г.) стало не только самостоятельным и богатым, но и дерзновенным. Теоретически в основе всякого научно-годного и творческого мышления лежит некоторое дерзновение. Под понятием последнего следует разуметь мощность той силы, которая направляет всякое суждение к его развитому выражению. С моей точки зрения, без внутреннего, интуитивного дерзновения творческий познавательный процесс или немыслим, или же он проявляется очень слабо. Дерзновенность и стремительность мышления моего мальчика были очень большими. Они служили характерной чертой его мысли.

"Скромность" мысли - это отрицательное явление с точки зрения педагогики мышления и должно быть отвергнуто. Школа мышления не есть вовсе школа этики и доброжелателей, где должна процветать скромность. "Скромность" мысли, неся с собой пассивность, трусость и подавленность мысли, вредоносна для всякого творчества.

Меня интересовала наука, и я страстно хотел сделать своего сына работником науки, где выдающиеся достижения возможны только в случае гиперболических усилий в той или иной ее области. я постоянно твердил ему об этом, и он, будучи учеником лишь третьего класса, прекрасно знал не только мои взгляды на этот предмет, но и то, что нужна "чрезмерность" усилий в избранной области знания.

- Знаешь, папа, - обращаясь ко мне часто говорил мальчик, - математика удивительная вещь! Например, мысленно, закрыв глаза, я могу производить какие угодно вычисления! Эти вычисления бесконечны! Я всегда мысленно занят этими действиями - лежа в постели, закрыв глаза, я произвожу миллионы расчетов! И как они, эти цифры, эти единицы, удобны! Как хочешь, куда хочешь можешь их направить. Дайте мне какие-нибудь простые данные, и я вычислю, определю все, что угодно - вес и величину солнца, расстояние до звезд, тяготение всех небесных светил!...

- Да, мой милый! Математика именно такая удивительная, чудесная вещь! - объяснял я, элементарно вдаваясь в область философии математики. - Числа это не что иное, как мыслимые количества. Они лишь мыслимы - их мы воспроизводим только в нашем представлении. Они свободны от реальных, действительно происходящих явлений, и потому мы можем их преобразовывать, превращать сколько угодно. В них нет и не может быть ни причины, ни следствия, ни времени! Отсюда возможность бесконечного их преобразования!

- Да, это совершенно правильно, папа! - с энтузиазмом твердил мальчик. - Это я сам знаю и сам пришел к такому выводу! Например, ведь земной шар только один, а между тем я могу представить себе бесчисленное множество земных шаров! Лишь одна Луна светит ночью на небе, а мы можем представить себе бесконечное число таких лун! Мы можем представить себе, что угодно, и затем преобразовывать, изменять, превращать!

Грешно, конечно, утверждать, что Виктор в возрасте 10 лет знал философию математики. Тем не менее, я могу заверить читателя, что он уже приблизительно сознавал сущность и значение математики, как специальной науки, основанной на потенциальной возможности бесконечно разнообразных преобразований, связанных между собой логически и вытекающих одно из другого.

- Папа, я хочу заниматься вычислениями о Луне, Солнце, Земном шаре и даже вычислением звезд! - настаивал Виктор. - Не можешь ли ты достать книги по этому вопросу?

- Могу, дорогой! Только прежде необходимо ознакомиться с Луной, Солнцем и звездами, надо знать их природу, их движение, их взаимное отношение, тяготение и т.д.

- А как же! - тоном солидного "мыслителя" заявлял мальчик. - Сперва я буду подробно изучать их, а потом лишь начну свои вычисления!

Немедленно же после этого я купил и принес ему Стратонова "Солнце", Покровского "Каталог неба", Секки "Солнце", Лапласа "Система мира", Фламмариона - какое-то сочинение, Джорджа Дарвина "Луна" и две брошюры о Марсе.

И с этого дня Виктор всецело углубился в изучение этих книг. Изредка, отрываясь от книг, он обращался ко мне с вопросами, на которые я отвечал по мере сил. Через несколько месяцев Виктор уже был маленьким астрономом. Он серьезно обсуждал со мной астрономические проблемы и рассуждал о качестве прочитанных книг.

- Не правда ли, папа, Секки был замечательным ученым, - говорил Виктор. Он ведь подробно исследовал солнечные пятна, их периодичность и вращение! Он дал прекрасную картину протуберанцев и других явлений на Солнце! А вот совсем иного характера исследование Джорджа Дарвина. Значит, и отец его был таким же эволюционным мыслителем! Он обосновал и вывел развитие Луны прямо шаг за шагом. Читая его книгу, можно легко представить себе постепенный рост, возмужалость и, если конечно она наступит, старость Луны! Я думаю, эту же теорию эволюции можно применить и к Солнцу, и к Звездам! Что ты смеешься, папа! Разве я сказал глупость?

- Все это хорошо, мой умный мальчик! - мягко поучал я его. - Только не надо торопиться с выводами! Сперва надо все исследовать, подробно изучить, и лишь после этого приступить к проверке выводов.

Благодаря постоянному руководству развитием психических сил и наклонностей мальчика Виктора и неуклонному педагогическому воздействию у него выработался "научный энтузиазм", азарт и, если угодно, экстаз в стремлении к знанию, к изучению науки. Самое главное заключается в этом последнем. Это та опора, тот рычаг, овладев которым можно повернуть вспять "движение солнечной системы", если дело правильного воспитания мыслить в образе солнечной системы! Одновременно с необходимостью развития азартного неукротимого стремления к науке нужно добиться концентрации мыслительных способностей воспитанника вокруг правильно избранного объекта его интереса и устремлений, вокруг того, что наиболее соответствует характеру и сущности его способностей.

У Виктора не было товарищей, за исключением двух-трех, которые бывали у него изредка. Зато все были его друзьями и товарищами в смысле контингента живой аудитории. Все дети без исключения - и в гимназии, и у нас во дворе - все являлись его слушателями. Он постоянно разъяснял им проблемы физики, математики и звездного неба. В остальное время он был поглощен занятиями, чтением и беседами с отцом. Свободного времени для развлечений с товарищами у него не было. Только изредка он участвовал в сборищах и увеселениях, которые устраивались в нашем дворе.

Не с целью нарушения правил скромности, а лишь для восстановления истины, я, как отец, должен удостоверить факт, что Виктор эмоционально и умственно, почти всем своим существом был прикован к своему отцу, проводя с ним свободное свое время в беседах и "философских" рассуждениях.

В первых числах сентября 1920 года мы были в Тифлисе. Режим, который в это время мною выполнялся, был простой. Как преподаватель, я ходил на занятия в торговую школу, а остальное время проводил в беседах и педагогических упражнениях со своими детьми. Виктор и Гоарик в это время уже являлись вполне зрелыми собеседниками своего отца. Я имел довольно богатую научно-философскую библиотеку, которую Виктор знал, как говорится, до косточек. Любую единицу библиотеки он знал по виду, содержанию и месту расположения. В случае надобности он моментально находил нужную книгу. Замечательно было его бережно-любовное отношение к книгам. Он их ценил и хранил, как зеницу ока. Одновременно с исполнением обязанностей библиотекаря мальчик был моим "секретарем". Он писал под диктовку все мои бумаги и научно-философские сочинения, к оформлению которых нередко я приступал и затем оставлял их незаконченными, в рукописях. Само собой разумеется, что писание под мою диктовку и переписывание моих сочинений не происходило чисто механически. Напротив, совершая эту работу, юноша параллельно и одновременно со своим отцом проделывал, или лучше сказать, переживал все те познавательно-психические и логические процессы, которыми сопровождалось данное сочинение. Более того, смышленый мальчик, часто останавливаясь в процессе работы, задавал уточняющие вопросы, спорил и вступал с отцом в дискуссию и, таким образом, с серьезным умственным боем продвигался вперед по пути письменного оформления отцовского произведения. И я могу признать, что эта работа, как логическое упражнение ума, явилась не только дополнительной, но и существенной школой выработки научно - мыслящего интеллекта.

Научные запросы Виктора сильно возросли. Ему для самостоятельных наблюдений уже нужен был инструмент - телескоп. После покупки телескопа начались регулярные наблюдения неба. Каждый день, поздно вечером, юноша устанавливал у нас во дворе телескоп и, окруженный толпой любознательных товарищей и знакомых по двору, производил свои наблюдения.

Спустя некоторое время юноша уже имел достаточный наблюдательный материал, на основании которого его пытливый ум пришел к выводу о "коротком, 16-дневном периоде вращения солнечных пятен". Разработав материал, он составил об этом хорошо обоснованную научную статью, подлинник которой и сейчас хранится в архиве его отца.

По мере роста его эрудиции становилось популярным его имя, как астронома и математика. Прочитанные в тесном кругу доклады создали почву для публичных выступлений.

- Мы требуем, - говорили многие, - организовать публичную лекцию молодого астронома. Это - желание общества. Все хотят этого.

Против такого шага возражали многие из моих друзей и знакомых.

- Нечего фокусы выкидывать! Это будет глупый фарс! - насмехаясь, говорил Арам Тер-Григорян. - Не подобает ни мальчику в 13 лет, ни его отцу устраивать такую комедию. О науке здесь не может быть и речи. Родителям надлежит положить конец этому неосновательному ажиотажу.

Я не разделял этого мнения. На дело я смотрел с точки зрения потенцирования и укрепления научного экстаза в психологии юноши, с точки зрения возможности создания научной уверенности в своих силах и выработки сознания ответственности за дело, которое выпало ему на долю. Эту стимулирующую функцию публичного выступления нельзя было игнорировать. Говоря языком педагогики, я просто хотел путем публичных выступлений создать у юноши неистребимую, действенную мотивацию научного энтузиазма.

И была организована первая публичная лекция Виктора. В армянской газете "Красная Звезда" от 9 июня 1921 года был помещен панегирик этой лекции.

В моем архиве уцелели и остаются в полной сохранности научные работы Виктора, мальчика 12-13 лет.

Работа 1. На ее титульном листе рукою Виктора написано: В.Амбарцумян. Описание туманностей в связи с гипотезой происхождения мира; 1919-1920 г.

Работа 2. В.А.Амбарцумян. Эволюция планетарных систем и двойных звезд. Космогония. Критика и разбор космогонических теорий. Некоторые частные случаи возникновения миров.

Работа 3. "Новый шестнадцатидневный период солнечных пятен."

Спустя три десятка лет после этого, тот же Виктор Амбарцумян создал свою космогоническую теорию. Для внимательного историка очевидной должна быть эволюционная связь в развитии этих идей.

На следующий день утром (в марте 1924 г.) после приезда в Ереван, я с сыном явился в Государственный университет, где нас очень радушно принял ректор Акоп Иоаннисян. Он уже знал о Викторе по сообщениям печати.

- Я много слышал о нем и много читал, - произнес он, ласково лицезрея юношу, - В Тифлисе он выступал часто с докладами. Надеюсь, то же самое будет и здесь.

Затем, после краткой беседы с Виктором, ректор вызвал профессоров и познакомил их с юношей. Здесь, в кругу преподавателей и профессоров, помимо вопросов лично-биографического характера, обсуждался и вопрос о том, на какую тему согласится Виктор прочесть доклад. Было решено, что вечером следующего дня состоится доклад об основах теории относительности. В назначенный час состоялся доклад. Виктора слушала полная, битком набитая аудитория, состоявшая из студентов, преподавателей и профессоров. Виктор был награжден громом аплодисментов.

Через день после выступления в университете я повел Виктора к секретарю ЦК партии Армении Ашоту Иоаннисяну. Последний принял юношу в своей квартире. О чем они говорили, мне неизвестно, ибо я к нему не зашел. Виктор, выйдя от него, сообщил, что завтра надо представиться председателю Совнаркома Армении тов. Мясникову. Так и было сделано. На следующий день мы вместе были в СНК. В назначенный час явился и секретарь ЦК Ашот Ованнесян. Он ласково взял юношу за руку и повел к Мясникову. Там они долго беседовали. Выйдя после аудиенции, Виктор рассказал, в чем дело.

- Мясников спрашивал, куда я хочу отправиться по окончании гимназии. Я сказал, что хочу в Петербург и Пулково. Он поинтересовался вопросом о нашем материальном положении. Я сообщил, что нужно. И тогда он заявил: "Я дам распоряжение оказать вам всяческую помощь." Наконец, узнав о моем выступлении в университете, спросил: "Не желаете ли еще раз выступить с публичной лекцией на ту же тему?" На это я ответил утвердительно.

Спустя два дня была организована публичная лекция в Доме культуры.

Слух о том, что Виктором в Армении был прочитан доклад по теории относительности, распространился и в Тифлисе. Студенты, учителя и ученики требовали такой же лекции в Тифлисе. И лекция эта состоялась 15 апреля 1924 года. Отчет о ней появился в армянской газете "Мартакоч" от того же числа.

Сущность умственного развития я усматриваю в способности к методически последовательному мышлению, в умении логически и правильно углубляться в рассмотрение проблем, в строгом направлении познавательного процесса на исследуемый предмет и в силе суждения, посредством которого из рассмотрения предмета выводятся научные истины. Виктор обладает этими способностями мышления и правильного направления познавательного процесса. Научный процесс зиждется на внутреннем, эмоциональном увлечении, на психическом пламени, которое я называю экстазом науки, необузданным энтузиазмом в области познания жизни и мира. Кто в своей душе не имеет этого пламени, кто лишен самодовлеющего энтузиазма, тому нет места в науке.

Мои дети любили поэзию и музыку. Они хорошо знали русских поэтов и часто декламировали Лермонтова, Пушкина и новейших поэтов, особенно же Гумилева, Блока, Андрея Белого и других. Виктор особенно отличался в изысканном декламировании Гумилева. При хладнокровной оценке поэзии Гумилева Виктор охотно соглашался со мной, что в его поэзии захватывающим является фактор экзотики и что, собственно говоря, идейности и сверкающего содержания в ней мало.

- Он овладевает читателем изысканностью формы и оригинальностью содержания, - говорил Виктор. - Все же среди новейших поэтов он самый замечательный.

- Вы, Виктор и Гоарик, не знаете хорошо мировую поэзию: Гете, Шиллера, Байрона, французских символистов, античных поэтов, знаменитых персидских поэтов, и поэтому ваше увлечение новейшими русскими поэтами вроде Блока и Гумилева является чрезмерным. Надо питать душу более значительными вещами, чтобы незначительные вещи не могли овладеть ею!

В этой связи я часто прочитывал Виктору отрывки из своего перевода Илиады Гомера. Гоарик почти не интересовалась этим, но Виктора эти отрывки трогали.

- Вот я понимаю, папа! - с большой радостью говорил он, - Это действительно крупное дело, которое ты выполняешь! Иметь Гомера в переводе на родной армянский язык - это ли не крупнейшее культурное завоевание? Но разве до сих пор Гомер не был переведен на армянский язык?

- Переведен, мой хороший. Переведен даже трижды! Но эти переводы сделаны на грабаре и поэтому недоступны широкому кругу читателей. На современный армянский язык сделан один перевод, выполненный Газикяном. Но он изложен языком турецких армян, на жаргоне.

15 июля 1939 г. я и Виктор выехали из Ленинграда на Кавказ. В одном вагоне с нами ехали студенты-армяне. Почти на всем протяжении пути между нами происходила оживленная беседа по различным вопросам общественно-политической жизни и науки. Студенты с особенной радостью, с увлечением вели эту беседу, видя перед собой выдающегося и ими любимого ученого.

- Находите ли вы, Виктор Амазаспович, что наука в Армении поднимется на независимую и самостоятельную высоту? - с надеждой на положительный ответ спрашивали они. - Ведь есть же такие области науки, где армянская творческая мысль вполне самостоятельна и шествует впереди всеобщего человеческого знания!

- Если отбросить в сторону ненужное самохвальство и серьезно вникнуть в сущность происходящего, - мягко отвечал им Виктор, - то можно утверждать, что самобытное развитие мысли в Армении вполне возможно. Если наш народ действительно хочет быть суверенно-самостоятельным и занять почетное место в общем прогрессе человечества, он должен идти по пути научно-философского творчества, он должен быть причастным к созданию тех общечеловеческих культурных ценностей, которые проистекают из науки. Мы должны сознавать, что никуда не годится "холостой", бессодержательный патриотизм. Самобытное научное творчество нации, способное приобщить ее к общечеловеческой культуре, более важный фактор национальной суверенности, чем политическая суверенность.

Конечно, о независимом от внешнего мира развитии науки не может быть и речи, ибо современная наука едина и двигается вперед единым фронтом в неразрывной гармонии своих соединенных сил. Это можно сказать о тех науках, которые уже интернационализировались, как, например, физика, математика, химия, астрономия и т.д. Но и в этом едином интернациональном прогрессе науки армянская мысль, как всякая другая национальная мысль, может занять свое почетное и завидное место. И чем основательнее будет занятое национальной мыслью место, тем прочнее и авторитетнее окажется международно-культурное значение этой нации. Кроме того, есть науки, которые отличаются национальным характером и которые, конечно, могут развиваться самостоятельно и независимо, например, история армянского народа, армянской литературы, искусства и архитектуры, археология и пр. - вот эти вполне могут быть автономно-суверенными.

- Если в области науки и техники наш народ, - утверждал Виктор, - сумеет выдвинуться в первые ряды человечества, то тем самым он создаст себе непоколебимую и бессмертную национальную независимость.

- Не думаете ли вы переехать на работу в Ереван? - спрашивали студенты с чувством досады, - ведь надо же работать на благо своей родины! А то большинство выдающихся армянских ученых рассеяны по миру и работают на чужую мельницу!

- Я люблю свою родину, - сказал, улыбаясь Виктор, - и надеюсь, что в конце концов мне удастся обосноваться в Ереване.

Когда мой сын впервые в 1947 году рассказал мне о своих открытиях (звездных ассоциациях), я поздравил его, однако при этом отметил:

- Между нами будь сказано, дорогой сынок, твое открытие по сравнению с теми идеями эволюции вселенной и вообще всего вещественного мира, которые твоим отцом еще в молодости были внушены тебе, фактически и по существу ничего нового не представляют. Черновики твоих юношеских и даже детских работ, относящихся примерно к 1920-1922 годам, находятся в моем архиве. Из этих черновиков явствует, что ты, будучи еще мальчишкою 10-12 лет, писал работы на тему "Эволюция Вселенной", "Эволюция и развитие звездных миров" и т.д. Следовательно, твои юношеские идеи об эволюции вещественного мира фактически заключали в себе идеи об образовании звезд в звездных ассоциациях или даже из дозвездной материи, которые ты теперь только более обосновал фактическим материалом. Не таково ли происхождение и идейное возникновение твоего открытия? Факт эволюции, несомненно ведущей свой поступательный процесс от какого-либо начала, от "колыбели", остается незыблемым и всеобщим. Идея же этой эволюции, как ты очень хорошо знаешь, была внушена тебе давно, еще в детстве.

Эти исторические замечания как будто несколько отрицательно подействовали на моего сына. Он, несколько углубившись в мысли, ответил:

- Ну, конечно! Ты можешь, папа, все связать с собой, со своими "подвигами". Против этого, пожалуй, трудно что-нибудь возразить. Разумеется, если бы не было моего деда, то не было бы и тебя. Если бы не было тебя, то не было бы и меня, твоего сына, не было бы и открытия "звездных ассоциаций"! Я не отрицаю, что в детстве я увлекался идеей об эволюции мира, но, по-моему, между той эволюцией мира и идеей звездных ассоциаций нет ничего общего!

- Напрасно ты обижаешься, Виктор! -примирительным тоном сказал я. - Ничего обидного нет в моем утверждении. Эмбриональные зачатки всякой великой идеи, всякого универсального открытия имелись в воззрениях предшествовавших поколений, существовали в идейном прошлом, как не оформленные еще зачатки. Несомненно, что зачатки идеи о существовании Нового света существовали еще до Колумба, зачатки идеи об эволюции органического мира существовали еще до Дарвина. Конечно, это не умаляет значения ни Колумба, ни Дарвина. Тем не менее в истории происхождения и развития идей необходимо отметить факт существования этих зачатков.

Миллионом забот Виктор окружил осуществление своей идеи об обсерватории, день и ночь он работал над созданием условий, предохраняющих дело ее воплощения от вредных и разрушительных действий, чтобы воплотить в оформленной идее законы разума и истины, чтобы создать для нового учреждения действительную "религию", диктующую свои санкции для звездного неба и галактических миров, чтобы создать блаженство истины и науки!... И, если хотите, то можно утверждать, что он для своей воплощенной идеи устроил торжественное бракосочетание, причем не однажды, а трижды, именно в 1950, 1955 и 1956 годах, когда торжественно, в присутствии множества гостей, праздновалось открытие идеи-Обсерватории. Это было подлинное сочетание разума и идеи с их вещественной оболочкой.

Надо было видеть и осознать, как бережно, заботливо, с проникновенной любовью он относился к малейшим проявлениям уже воплощенной своей идеи, как он гордился, доходя в этом духовном своем увлечении до подлинного экстаза, видя постепенный рост и всемирное значение некогда жалкого и заброшенного местечка Бюракан.

- Знаешь, папа, как прославился Бюракан? - вдохновенно говорил Виктор. - Он достиг мирового значения! Со всех концов мира в адрес Бюракана направляется масса почтовой корреспонденции. Имя Бюракана склоняется в научных и популярных изданиях почти на всех языках, во всех мировых университетах и ученых корпорациях! Отрадно, очень отрадно видеть, как во всех странах мира склоняются слова родного языка, как прославляется уголок Армении в качестве выдающегося центра научной мысли! Вот в этом и заключается, как я уже неоднократно доказывал тебе, папа, идея самостоятельности и, если угодно, суверенности Армении! Ведь в самом деле, такая самостоятельность и самобытность, приобретаемая мыслью, истиной и разумом, в тысячу раз ценнее, достойнее и выше только шумящей политической независимости! Это подлинная независимость национальной культуры и мысли!

Видя действительное и искреннее увлечение сына, Виктора Амазасповича, воплощением его идеи, прославлением Бюракана, я, конечно, всегда считал излишним ему возражать и, наоборот, проявлял большой интерес к предмету его вдохновения. А он, все более и более входя в азарт, докладывал и показывал мне все новые и новые факты мировой прославленности Бюракана и его Обсерватории.

Все это не что иное, как азарт идеи, подлинный экстаз в деле разума! Пытливый наблюдатель! Проезжая мимо Бюракана по склонам Арагаца и видя великолепные постройки из красного туфа, остановись в своей преходящей мысли!

Помни, что эти каменные здания суть только красивые наряды действенной и все одухотворяющей ИДЕИ!